Несмотря на впечатляющие масштабы урбанизации Сибири в ХХ веке, возведение в регионе новых городов, бурное строительство в исторических центрах и участие в проектировании видных отечественных и зарубежных архитекторов в историю отечественной и мировой архитектуры прошлого века Сибирь вошла благодаря нереализованному проекту двадцатитрехлетнего студента-архитектора из Томска.

Драматично сложилась судьба молодого сибирского зодчего: для него вся жизнь разделилась на «до» и «после» проекта.

Ни одна отечественная и зарубежная публикация о социальных экспериментах советской архитектуры 1920–1930-х гг. не обходится без упоминания дипломной работы Н.С. Кузьмина. Дипломный проект коммуны для 5140 горняков шахты №5/7 в Анжеро-Судженске, выполненный в 1928–1929 гг., студентом Сибирского технологического института Н.С. Кузьминым стал важнейшей теоретической разработкой жилища нового типа в СССР.

Проект Кузьмина получил известность после публикации в газете «Комсомольская правда» и в журнале конструктивистов «Современная архитектура» («СА»). В мае 1929 г. проект был восторженно одобрен Первым всероссийским съездом Объединения современных архитекторов (ОСА), подчеркнувшим «общественную значимость проекта как одной из первых попыток серьезного подхода к разрешению проблемы жилья нового социального типа». Но вскоре проект Кузьмина трансформировался в «хрестоматийный пример вульгарно-упрощенческого понимания идеи социалистического быта». Был ли проект Кузьмина в действительности столь экстремальным воплощением обобществления быта?

Источники идей Кузьмина

На Западе принято считать, что русскому характеру свойственна дерзость реализовывать самые радикальные мечты, бескомпромиссно воплощать их сразу и в своей собственной жизни. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» Примером подобного максималистского подхода может служить реализация в России середины девятнадцатого века замысла французского мыслителя Шарля Фурье – М. В. Петрашевский построил фаланстер по описанию Фурье для сорока своих крепостных крестьян. Но этот «крепостной фаланстер» погиб перед самым открытием, сожженный крестьянами, приведенными в ужас такой барской затеей.

Как известно, русские архитекторы проектировали здания, послужившие прототипами советских домов-коммун, еще до революции. Среди них были и зодчие, работавшие в Сибири, например, И. Ф. Носович, проект которого в 1897 г. занял третье место на конкурсе на рабочее жилище для колонии Российско-Американской резиновой мануфактуры в Санкт-Петербурге. Самым известным прообразом советского дома-коммуны стал построенный в 1904 г. в Санкт-Петербурге архитектором В. П. Кондратьевым шестиэтажный дом с 1000 квартирами для рабочих. В 1912 г. городская управа Омска заказала гражданскому инженеру И.Г. Хворинову проект жилого дома «с дешёвыми квартирами». Запроектированное им трехэтажное здание состояло из одиннадцати однокомнатных квартир, двадцати двухкомнатных и десяти комнат с общей кухней. В первом этаже располагались общественная столовая, продовольственный магазин и библиотека-читальня.

Широкий размах идея дома-коммуны приобрела в послереволюционные годы. Многие советские архитекторы верили в скорейшее преобразование повседневной жизни. Основу для перестройки быта они видели в широко распространенном стихийном бытовом коммунализме в эксплуатации старых домов, репатриированных советской властью; и в первых успешных попытках жилищного строительства по типу немецких рабочих поселков (Siedlungen). Порожденные Веймарской республикой немецкие рабочие поселки были позднее охарактеризованы известным историком архитектуры Манфредо Тафури как «… оазисы порядка… экспериментальные кварталы или поселки – в действительности реализованные утопии, построенные на грани градостроительной реальности и ничтожно мало ей обусловленные».

Для прогрессивных архитекторов 1920–1930-х гг. характерны осознание мессианской миссии зодчества и вера в возможность преобразования общества средствами архитектуры. Так Зигфрид Гидион писал: «В настоящее время архитектор должен предвидеть потребности и решать проблемы, которые лишь частично осознаны обществом. Это влечет за собой большую ответственность. Архитектор должен обладать редким даром специфической чувствительности, которую мы хотели бы назвать «социальным воображением». Архитекторы из ОСА в Советской России занимали лидирующие позиции в подобном «социальном воображении». В этом их поддерживали активные на «культурном фронте» партийные деятели: Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин и А. В. Луначарский. Идеолог движения Алексей Ган излагал концепцию ОСА как конструктивистское триединство: «труд, метод и организация». Конструктивизм был основан на идеях А. А. Богданова-Малиновского о пролетарском искусстве как важнейшем средстве построения нового общества.

Новый человек – новое общество – новые отношения в проекте Кузьмина

Теперь скажут, что все это утопия, вроде утопии великого французского утописта Фурье, разрабатывавшего свои «фаланстеры», дома-коммуны будущего.
Нет, это не утопия.
Н. С. Кузьмин

В 1927г. народный комиссар просвещения А. В. Луначарский публикует книгу «О быте». Идеи Луначарского о новой семье были основаны на известных трудах Августа Бебеля и Фридриха Энгельса. Позднее в статье о строительстве соцгородов «Мощные базы нового быта. СССР строит жизнь достойную человека» Луначарский напишет, что «в социалистическом городе семья старого типа окажется совершенно отмененной. Разумеется, будет по этому поводу и шипение относительно «свободы любви», «разврата» и т.д. Но мы пойдем мимо всего этого шипения, помня те великие заветы социалистических учителей о новых свободных формах отношений между полами, которые неразрывно связаны с социализмом». В дискуссиях о новом быте активно обсуждалась идея «семьи» из 1000–3000 человек. Луначарский аргументировал, что «только такая «семья» в полторы – три тысячи человек представляет собой экономный в отношении общественного хозяйства и достаточно культурный широкий человеческий коллектив». Такая идеальная модель общежития была зафиксирована в 1928 г. в «Типовом положении о доме-коммуне» Центрожилсоюза (Москва), по своей строгости напоминавшего монастырский устав или распорядок военных казарм. Селившиеся в коммуне люди обязывались в течение одного года ликвидировать неграмотность, а также «бороться со всякими проявлениями пьянства, хулиганства, религиозностью, грубостью, некультурностью и другими остатками старого быта», они практически отказывались от частной собственности. Дети должны были воспитываться коллективно. В резолюции по докладу жилищно-планировочной секции ОСА провозглашался курс «на максимальное обобществление и коллективизацию бытовых процессов». Целью разрушения семьи было освобождение женщины от уз традиционного семейного уклада. Женщина, до этого экономически зависимая от супруга, должна была освободиться от необходимости воспитания детей и ведения домашнего хозяйства.

Происходивший из интеллигентной семьи Н. С. Кузьмин был глубоко потрясен жизненным укладом горнорабочих посёлка Анжерка. Посёлок возник в 1888 году. За 1915–1926 гг. его население выросло вдвое, и несмотря на начатое в 1926 г. активное строительство жилья существенно улучшить ситуацию не удалось. Напротив, массы крестьян, прибывавших в поселок в поисках работы, обострили жилищный кризис. Норма жилой площади на человека составила 3 м2. В своей статье Кузьмин описал ставшие повседневностью жизни поселка пьянство, дебоши и избиение женщин горнорабочими. Дети, выросшие в одной комнате с их родителями, вынужденно были в курсе их сексуальной жизни.

Всё же Кузьмин был довольно наивен. Его особенно вдохновила газетная статья о сельскохозяйственной коммуне на Украине. В статье журналист восторженно описывает новые, удивительные взаимоотношения крестьян, перевоспитанных коммуной. Их существование было почти безоблачно: женщины были полностью эмансипированы, ревность и зависть почти исчезли. Эта удивительная картина «новой жизни» – в действительности грубая пропагандистская фальшивка, но Кузьмин в то время не мог знать, что в далекой Украине коммунисты на самом деле организовали голодомор.

В пояснении к своему проекту в разделе о половой жизни Кузьмин пишет: «Я брал жизнь в ее развитии, в ее движении. Семьи, в обычном понимании этого слова, не существует. Дети живут самостоятельно, имея, конечно, соответствующую связь с родителями (через тёплые коридоры)». Американский историк Ричард Стайтс так комментирует проект Кузьмина в 1989г.: «Для поддержания необходимого ритма жизни коммунаров используется радио. Но их половая жизнь и отдых остаются нераскрытыми. Кузьмин считал, что холостые будут спать раздельно по половому признаку в комнатах по шесть человек (без описания их половой жизни). А «семейные пары» в смежных комнатах. Дверь, соединяющая комнаты супругов, может быть заперта в случае развода».

Очевидно, что Стайтс никогда не видел чертежи Кузьмина, никаких «смежных комнат» для семейных шахтеров там нет. И хотя Кузьмин в своих опубликованных текстах действительно не описывает половую жизнь холостых, не вызывает сомнения, что он прояснил этот вопрос во время длинных обсуждений его проекта. Это, вероятно, стало самым примечательным аспектом его проекта дома-коммуны для современников. Только один раз в чертежах Кузьмина появляется двуспальная кровать, в то время порицаемая как проявление мещанства и сексуальной эксплуатации женщины. Этот «рудимент прошлого» был изображен в одной из восьми комнат, соединенных стеклянной галереей, расположенной между библиотекой и корпусом общественных спален. Галерея сообщалась только с корпусом спален. Поверх этих восьми комнат Кузьмин написал «двуспальные кабины», но позднее его критики более метко назовут их «кабинами для размножения».

Расчеты Кузьмина для дома-коммуны были основаны на статистике и сибирских обычаях. Иммигранты в Сибири имели традиционно большие семьи, крестьяне из одной деревни пытались селиться в новых местах близко друг к другу; таким образом, они сохраняли уклад старой русской общины. Другими прототипами общежития в доме-коммуне Кузьмина могли бы послужить первобытные сообщества и русские религиозные секты восемнадцатого века. Разделение на возрастные группы характерно для примитивных сообществ, обычно триба разделяется на четыре группы: дети, юноши и девушки, взрослые и пожилые люди. Формирование возрастных групп в советской системе удивительно схоже с этой моделью: октябрята, пионеры, комсомольцы и члены партии. Переход из одной возрастной группы в другую также, как в примитивном обществе, сопровождался необходимым ритуалом инициации с выученными наизусть присягами.

Проектный метод Кузьмина

Определенное значение в утверждении рационального подхода к проектированию жилища в Советском Союзе имели публикации и обсуждение франкфуртской кухни в журнале «СА» и диаграммы Бруно Таута из его книги «Новое жилище» («Die Neue Wohnung»), демонстрировавшие применение рационализации в организации типовой квартиры. Также созвучно советским предложениям того времени было желание Таута свести площадь спальной комнаты до минимума.

На профессиональное формирование Кузьмина глубокое влияние оказал марксизм, в архитектуре примененный им как «метод диалектического материализма, марксистский метод для… исследовательских и проектных работ». Дополнительно Кузьмин самостоятельно изучил тейлоризм и фордизм. Ведущий теоретик конструктивизма М. Я. Гинзбург был всецело поглощен идеей реализации принципа эффективности в архитектуре, он восхищался «чёткой и до предела ясной организацией машины». Это привело его к мысли о необходимости применения в архитектуре конвейерного способа производства и изучения трудовых движений, пропагандируемых Генри Фордом. В то время Советская Россия, обладая «самым передовым политическим строем», мечтала перенять новейшие достижения техники США и трансформироваться в «Социалистическую Америку». Разработанная в Америке система научной организации труда была очень популярна в СССР. Чешский авангардист Карел Тайге во время своего посещения Москвы был потрясен увиденным в Центральном институте труда. В этом институте изучали взаимоотношение человека и машины для научной организации труда, и вдохновленный теорией Тейлора футуристский поэт А. К. Гастев работал над рационализацией человеческих движений с целью улучшения производительности труда. «Этот русский ищет тейлоризм с человеческим лицом... Они даже дрессируют там животных, чтобы потом инструктировать рабочих!» – восхищался Тайге.

На основе положений Тейлора и Форда Кузьмин разработал «научную организацию быта» (НОБ). Он использовал НОБ для организации пространств повседневной жизни проживающих в коммуне шахтеров. Используя данные статистики, он разделил население коммуны на возрастные группы и составил круговую диаграмму «график жизни». Бытовой процесс для каждой возрастной группы Кузьмин расчленил на семь разделов:

1. отдых, сон, восстановление сил;
2. питание;
3. половая жизнь;
4. воспитание детей;
5. культурное, физическое развитие;
6. хозяйственное и санитарно-гигиеническое обслуживание;
7. медицинское обслуживание».

Для каждой возрастной группы Кузьмин составил с точностью до минуты расписание ежедневных занятий. Бытовой процесс взрослых начинался с пробуждения по сигналу радиоцентра коммуны, 5 минут отводилось утренней гимнастике, на умывание уходило 10 минут; 5 минут были, по желанию, зарезервированы на прием душа, 5 – на одевание, 3 минуты на поход в столовую, завтрак занимал 15 минут и т.д.

Публикуя свое расписание, Кузьмин специально подчеркнул: «Время намечается не для регламентации движений. Человек не автомат. Это время я намечал для архитектурной организации коммуны». Помимо этого необходимо учесть специфические условия жизни шахтеров: они работают в бригадах, каждая смена должна одновременно спускаться в шахту и т.п.

Расчет времени жизненных процессов для определения пространственных параметров при проектировании, безусловно, имеет право на жизнь. Так известный голландский архитектор Март Стам – член жюри конкурса на «Дешевое жилье для рабочих», объявленного в 1936г. муниципалитетом Амстердама, в посвященной конкурсу статье настаивал на необходимости исследования демографического состава семьи и протекающих в жилье жизненных процессов. В статье Стам приводит «Схему распределения времени пребывания в квартире по членам семьи», которую можно рассматривать как продолжение разработанного Кузьминым расписания распорядка дня в доме-коммуне.

Кузьмин рассматривал обсуждение проекта с пролетарским заказчиком как неотъемлемую часть марксистского метода проектирования. Многочисленные обсуждения дома-коммуны с шахтерами Анжеро-Судженска помогли ему обнаружить и исправить ошибки и недочеты проекта. Эти обсуждения Кузьминым своего проекта с горняками Кузбасса являются уникальным примером вовлечения конечных потребителей сооружения в создание проекта. Такой метод, теперь названный модным словом «партисепаторство», получил широкое применение, особенно в западном градостроительстве, только во второй половине ХХ века.

Свой проект дома-коммуны Кузьмин использовал для демонстрации нового метода проектирования. Разработанный Кузьминым метод состоял из социально-экономического анализа, выявления идеологической установки, выделения временных элементов и их трудовой анализ, психофизиологии труда и психотехники. Вооруженный этим методом Кузьмин напрямую транслирует производственно-бытовые процессы и их взаимодействия в архитектурную форму так же, как это делает инженер при создании машины. Гинзбург так описывал выдвинутый конструктивистами метод проектирования: «Новый зодчий анализирует все стороны здания, его особенности, он расчленяет его на составные элементы, группирует по их функциям и организует свое решение по этим предпосылкам. Получается пространственное решение, уподобленное всякому разумному организму, расчленённое на отдельные органы, получающие то или иное развитие в зависимости от функций, ими выполняемыми».

Тео ван Дусбург в голландском журнале «Строительная промышленность» выступал против подобного подхода: «Представьте себе, что градостроительство и строительство жилья будут сведены только к тому, что наиболее экономичным образом удовлетворяет наши материальные жизненные потребности. Для любой практической потребности тогда, например, будет точно подсчитано количество необходимых кубических метров, и все лишние пространства будут беспощадно отсечены. Архитектурная форма станет полностью зависимой от наших движений, рассчитанных с помощью системы Тейлора. Не приведет ли это к абсолютной жесткости и стерилизации нашей жизни? Не придают ли функционалисты слишком большое значение нашим материальным жизненным функциям?»

По утверждению Кузьмина, архитектурный проект является синтезом выявленных элементов. Но в действительности Кузьмин создал для своего дома-коммуны архитектурно интересную форму, потому что кроме механизированных жизненных процессов он уделил внимание зрительному восприятию архитектурного объекта. В пятом разделе «Психофизиология труда и психотехника» «Организации архитектурного задания» Кузьмин пишет: «Устанавливается точнейшая зависимость (повышение, понижение) производительности труда под влиянием света, цвета, объема, температуры, фактуры и пр. … Научная организация материальных частей архитектуры (свет, цвет, форма, вентиляция и т.д.) или вернее научная организация работы – это есть одновременно и организация эмоций человека, являющихся прямым следствием производительности». Кузьмин, вероятно, был знаком с исследованием этой проблемы архитектором М.О. Барщем.

За чем следует форма? Был ли проект коммуны Кузьмина только пространственной диаграммой сооружения нового типа?

Проект Кузьмина наглядно иллюстрирует разработанную им диаграмму жизненных процессов. Кузьмин написал: «Генеральный план явился следствием схем: графика жизни и графиков динамической связи. Принцип централизации и кратчайших расстояний, мне кажется, в этом плане отражен вполне ясно и четко». Примечательно, что сама объемно-пространственная композиция дома-коммуны буквально следует диаграмме «Графика жизни» – это один большой циферблат. Последовательность корпусов соответствует «круговороту жизни». Таким образом, теоретически после рождения житель коммуны будет переходить по часовой стрелке из одного жилого здания в другое, пока не совершит полный оборот.

Согласно принципу равного доступа помещения культурно-хозяйственного назначения были расположены в центре участка. Другими требованиями были освещение естественным светом и сквозное проветривание помещений.

В Советском Союзе дом-коммуна трактовался как что-то совершенно новое – порожденный Октябрем «социальный конденсатор», но в действительности типологически дом-коммуна был комбинацией старых типов зданий таких, как гостиницы, общежития, ночлежные дома, военные и рабочие казармы или даже монастыри и тюрьмы. Сибирь имела собственные дореволюционные примеры схожей типологии: царское правительство устраивало вдоль транссибирской магистрали переселенческие пункты для прибывавших из центральной полосы крестьян и возводило военные городки.

Коммуна Кузьмина представляла собой закрытую систему – функционально расчлененное градостроительное образование на участке в 255 на 350 метров. Натуральное хозяйство коммуны (все сооружения общественного обслуживания сосредоточены на территории комплекса) может быть объяснено отсутствием необходимой инфраструктуры социально-бытового обслуживания в Анжеро-Судженске и идей Кузьмина о «трансплантации» «здоровой части коммунистического быта» как наиболее действенного метода пропаганды.

Хотя Кузьмин не заостряет на этом внимание, в своем проекте он пользуется языком архитектуры «Современного Движения»: плоские крыши, акцентированный железобетонный каркас, обилие остекления, ленточные окна. В его проекте можно обнаружить влияние архитектуры выстроенного Вальтером Гропиусом комплекса зданий Баухауза в Дессау. Кузьмин разделял радикальную точку зрения Ханнеса Майера о функционально-биологическом понимании архитектурной задачи как «организации жизненных процессов» «логически приводящей к совершенному сооружению».

В проекте Кузьмина тщательно проработаны все детали с применением новейших достижений строительной технологии. Для купола планетария детского культурного центра Кузьмин запроектировал железный сетчатый каркас. Сборные железобетонные перекрытия должны были сооружаться по системе инженера Н.И. Молотилова, колонны – по системе инженера Смирнова, плоские кровли – по системе Б.М. Великовского (такие же, как в Доме Госторга в Москве). Механический гардероб на 3000 мест Кузьмин разработал самостоятельно по примеру гардеробов в западноевропейских шахтах. Здесь он следовал концепции ОСА трактовавшей профессию архитектора как инженера-изобретателя.

Утопизм Кузьмина был больше социально-политическим, чем конструктивным – технически его дом-коммуну можно построить, это не проект, основанный на научной фантастике как дипломная работа Г.Т. Крутикова, запроектировавшего в 1928 г. «летающий город будущего». Крутиков также запроектировал «компактный дом-коммуну» для своего «летающего города». Новизна проекта и творческая одаренность автора не вызывают никакого сомнения, но даже сегодня проект фантастичен. Можно также сравнить проект Кузьмина с дипломной работой Н.С. Красильникова – тоже представителя первого поколения советских архитекторов, обучавшихся при советской власти и защитивших дипломы в 1928–1929 годы. Красильников создал проект Дома профсоюзов, основанный на математизации проектирования. Крутиков и Красильников обучались в Москве в мастерских лидеров советского архитектурного авангарда – Н.А. Ладовского и А.А. Веснина. Руководителем дипломного проекта Кузьмина был томский архитектор К.К. Лыгин, много строивший в Сибири до революции. Как архитектор-традиционалист Лыгин хорошо был знаком с особенностями проектирования в условиях сурового сибирского климата и с социальными и культурными традициями сибирского населения. Его влияние как практикующего архитектора заметно в детальности проработки и реалистичной трактовке конструктивной части дипломной работы Кузьмина. Он, вероятно, предостерег Кузьмина от утопии колонизации космоса крутиковского типа, которая в Сибири – по крайней мере, теоретически – также имела много шансов. По нашему мнению, утопия является более литературным жанром, чем архитектурным. Поэтому здания могут служить только иллюстрациями для утопической литературы. Это очевидно и как в случае с фаланстерами Фурье, так и с коммуной Кузьмина. Тем не менее, Кузьмин в своем проекте удивительным образом материализует как утопии, так и антиутопии русской литературы.

Превращение утопии в миф

Драматическое изменение официальной точки зрения на проблему обобществления быта может быть наглядно проиллюстрировано трансформацией оценки дипломного проекта Кузьмина. Хотя в предисловии к статье Кузьмина в 1930г. редакторы «СА» подчеркивали, что «некоторые моменты не решены в работе т. Кузьмина со всей необходимой радикальностью», скоро Кузьмина начнут критиковать за экстремистские социальные идеи, которые во время создания проекта были общепринятыми и официально поддержанными властями. Это означало превращение утопии в миф.

С середины 1930-х гг. Кузьмин становится мишенью беспощадной критики, инициированной (что удивительно) бывшими конструктивистами. Партия настаивала на их покаянии, и они нашли «виновного» в далекой Сибири. В 1934 г. М.Я. Гинзбург написал: «Еще более последовательно и уже до абсурда развивает те же идеи в своем доме-коммуне т. Кузьмин (между прочим, первый выступивший со столь последовательной концепцией)». Чувствуя всю неловкость ситуации, Гинзбург все же оговаривается, помещая примечание: «Необходимо отметить, что в свое время эти ошибки нами не были учтены, и вся концепция т. Кузьмина была одобрена съездом ОСА». Но далее Гинзбург уже менее снисходителен к проекту Кузьмина: «Безупречный конвейер, по которому течет здесь нормированная жизнь, напоминает прусскую казарму».

В 1935 г. бывший конструктивист Р.Я. Хигер еще более жестко критикует Кузьмина, называя его проект одним «из первых «сверхколлективистических» проектов домов-коммун. Как видно из чертежей, это фактически уже не дом, а обобществленный квартал, в котором жизнь регламентирована до последних степеней. Жилья как такового в обычном понимании этого слова здесь не существует… Проект представляет один из ярких примеров вульгарно упрощенческого понимания социалистического быта, весьма распространенного в свое время в теориях сторонников «немедленной коллективизации» жизни».

Достаточно радикальная конструктивистская позиция Кузьмина, его полемическое обращение к сексуальности (половой вопрос скоро превратился в советском обществе в табу) и цитата в одной из статей Н.И. Бухарина (превратившегося во «врага народа») определили дальнейшую судьбу сибирского архитектора.

В то время никто не был в состоянии как-то противодействовать отвратительным кампаниям травли русского авангарда. В архитектурной печати нами найдено только одно, и то сильно раннее, исключение – в №4 «СА» за 1930г. анонимный автор, подписавшийся «А. Кузм.», попытался защитить Ивана Леонидова в статье «Против безответственной критики проекта И. Леонидова».

Миф, созданный в середине 1930 годов, до сих пор существует в отечественном и зарубежном архитектуроведении. Известный отечественный историк архитектуры А.В. Рябушин написал в 1965г. о максимальном обобществлении быта Л.М. Сабсовича: «В идеале все это в той или иной степени правомерно, но как реальная программа в условиях первой пятилетки – нелепо. Даже сейчас, в период развернутого строительства коммунизма, мы признаем, что это дело грядущего. Но именно немедленной реализации требовал Сабсович. И воплощенные вульгаризаторами типа Кузьмина его идеи давали прямо-таки ядовитые плоды». Французский историк архитектуры Анатоль Копп написал в 1967г.: «… утопии, такие как у Кузьмина дискредитировали не только идею дома-коммуны, но и мечту о преобразовании быта». В 1990г. А.В. Иконников пишет: «Программа, разработанная молодым тогда новосибирским архитектором Н. Кузьминым, доводила до абсурда программу казарменного социализма». В. Паперный в 1993г. называет Кузьмина автором «одного из самых экстремистских проектов тех лет».

Тем не менее М.Г. Бархин, составляя список экспериментов советского авангарда 1920–1930-х гг., позднее использованных западными зодчими, предположил, что дипломный проект Кузьмина послужил источником вдохновения для поп-утопии «Plug-in City» группы Арчигрэм (Archigram Group, 1964г.). Трудно представить, что кто-нибудь из британской группы Арчигрэм знал что-нибудь о Кузьмине. Также очевидно, что сравнение Бархина основано только на сходстве архитектурных форм, но сам принцип правилен – одна утопия порождает другую. Эту мысль мы предлагаем как последний аккорд в истории «музыки будущего» Н.С. Кузьмина, превращенной сталинизмом в «сумбур вместо музыки».

Автор выражает глубокую благодарность Ксении Николаевне Кузьминой за предоставление материалов из семейного архива.

Не создание пространств, а проектирование действительности! Адольф Бене, ноябрь 1923г.

Иван Невзгодин