SALON: Интересно, как Вы, современный архитектор, воспринимаете памятники архитектуры прошлого, например Версаль...

— Я думаю, такая архитектура была аутентична эпохе. Но сейчас совершенно бессмысленно воспроизводить этот стиль. Такие здания не отражают время, в которое мы живем, не соответствуют стилю жизни современного города и чем дальше, тем больше становятся чисто декоративными постройками. К сожалению, в XVII и XVIII веках архитекторы занимались не столько организацией пространства, сколько созданием «интерьерной моды».

S: Как менялся Ваш стиль за последние десять лет?

— Мне кажется, раньше моя архитектура была более тектонической, а теперь в ней сильнее проявляется органическое начало. В каждом проекте я пытаюсь что-то изобрести заново. Архитектура в этом смысле ничем не отличается от искусства. Ты не узнаешь, что возможно, до тех пор, пока не попробуешь это сделать. В любом случае за всем этим стоят принципы наложения различных уровней друг на друга, принципы направления объектов в разные стороны и принцип фрагментирования. Я хочу создать бесконечную композицию, чтобы у здания не было одного входа и одного выхода, чтобы проект не предусматривал только одного способа использования пространства.

S: Ваш архитектурный стиль, вероятно из-за обилия изгибов, некоторые критики называют барочным. Что Вы думаете о другой крайности - стиле минимализм?

— Часто минималистский интерьер — это пространство без дверей, но при этом очень разделенное. Все функции четко очерчены. Для меня же в каждом проекте важен поиск динамической организации. Это может проявляться в том, что у здания будет несколько уровней, которые постоянно переходят друг в друга, или в создании отделенных пространств другим способом, например с помощью ниш. В любом случае речь идет о новом способе организации. Ведь очень сильно изменился образ жизни: многие люди живут и работают в одном пространстве, едят не на кухне и не в столовой, а на диване в гостиной перед телевизором.

Вообще, мне не нравятся дома, где все помещения выглядят одинаково. Когда две или три комнаты похожи по объему и по форме — это еще ничего, но когда этот принцип применяют ко всем комнатам в доме — это ужасно однообразно. Я не говорю только о разнообразии форм. Можно ведь задействовать в проекте наклонные плоскости, чем-то их занять, поместить на них какие-то предметы. Во время оформления выставок я опробовала несколько интересных идей, например экспериментировала с полом. На одной из выставок мы ушли от идеи постаментов, так что все объекты были подвешены над чем-то вроде холма, который в буквальном смысле слова прорывался через пол. Это привело меня к мысли о том, что пол не обязательно должен быть плоским и лишенным препятствий, к идее того, что препятствия могут быть частью пола, как в ландшафте.

S: Вы все время говорите «ландшафт». Что означает для Вас это слово?

— Каждый мой проект — это своего рода ландшафт. Очень важно то, как вы расположите в этом ландшафте необходимые вам элементы, какой будет его топография, каков будет угол падения света. Архитектор должен думать о том, будет ли человеку просто ориентироваться в нем, сможет ли он легко найти путь назад, если захочет вернуться и еще раз посмотреть на что-то, что уже видел. В проекте обязательно должна присутствовать значительная доля странного. Проект, как любой подлинный объект желания, сначала должен казаться загадочным, словно незнакомая территория, которая ждет, чтобы ее открыли и исследовали.

S: В Вашем Центре современного искусства в Цинциннати пространства спроектированы так, чтобы не было зафиксированных ниш для выставляемых объектов. Можно ли применить эту идею к интерьерам? Ведь часто архитектор оговаривает, где должна стоять мебель...

— Расположение предметов в пространстве — очень увлекательная тема. Много лет назад я делала студенческий проект, посвященный стулу из гнутого пластика по дизайну Вернера Пантона. Меня интересовало, что будет, если стул расплавить. Когда я растягивала его, он превращался в шезлонг; когда тянула вверх, он превращался в барный стул. Когда стул вытягивался, он сразу требовал для себя вытянутого и текучего пространства. Когда, наоборот, ужимался в размерах, ему требовалось очень сжатое пространство. Во время работы над проектом у меня появилось много идей: идея текучих или сжатых пространств, идея эластичных пространств и так далее. Когда меняется форма, к которой мы привыкли, это развивает мышление человека в целом.

S: Мебель для SAWAYA&MORONI напоминает разные формы льда. В австрийском музее прикладного искусства МАК Вы также создали инсталляцию Ice Storm (Ледяной шторм). Чем Вас так привлекает лед?

— Ледяные и снежные ландшафты удивительно гармоничные природные сущности с замечательными текучими формами. Кроме того, лед тает, он находится в постоянном движении. Кстати, в феврале этого года в Финляндии я сделала совместный проект с китайским художником Кай Гуо-Кьянгом (Cai Guo-Qiang), который назывался The Snow Show (Снежное шоу). Мы хотели создать искусственный ландшафт, который усиливает ощущения от природного ландшафта, вызывает такие же радостные эмоции и приглашает посетителей его исследовать. Там было два ландшафтных образования: одно из снега, другое изо льда. Причем в ледяной скульптуре ландшафт превращался в предметы мебели: в нем были ниши, которые можно использовать как диваны, кровати или столы. Мы сделали так, что свет различной яркости и разных цветов струился по «венам», он был «вплетен» в структуру. Но в принципе ничто не мешает ввести в интерьер другие природные субстанции, например огонь.

S: В какой степени на внешний вид Ваших зданий повлияли инновации в области строительных технологий?

— В очень значительной. Я поверила в то, что здания могут висеть в воздухе. То есть я знаю, что на самом деле они опираются на землю, но выглядит это так, будто они не касаются поверхности. Для инженеров, с которыми я работаю, мои проекты - это постоянная головная боль.

Сейчас строительные технологии развиваются в двух направлениях: первое можно назвать стилистическим, второе — конструктивным. Я не думаю, что следует использовать технологии для декорирования, мне интереснее строить здания, в которых инженерная составляющая становится невидимой. Например, вы не видите колонн, но не потому, что у здания отсутствует структура, а потому, что нет колонн: вся структура спроектирована по-другому.

Я работала над некоторыми проектами с инженерным бюро Ove Arup and Partners. В конце 70-х такие люди, как Ове Аруп (Ove Arup) и Питер Райс (Peter Rice), придумали новый способ вешать стекло без рам, на точечных креплениях. Это был колоссальный прорыв в строительных технологиях. Сейчас очень активно развиваются технологии, позволяющие создать для уже существующего здания второй, стеклянный фасад совершенно другой формы. Часто такие фасады называют второй кожей.

S: Многие современные архитекторы строят здания с очень большими стеклянными поверхностями. Лично Вы еще не устали от стекла?

— Во-первых, в европейских городах довольно мало солнечного света, поэтому прозрачность просто необходима. Стекло мне нравится тем, что оно придает зданию легкость, появляются дополнительные тени, можно сделать интересную подсветку, — все это неоспоримые достоинства стекла. На мой взгляд, в области технологий остекления предстоит еще немало всего придумать. Одна из важных задач — изобретение очень больших по площади бесшовных поверхностей. Вторая важная задача — придумать альтернативу силикону, который применяется для изоляции швов. Мне интересно использовать стекло для создания более открытых пористых конструкций, которые позволяют зданию активнее взаимодействовать с внешней средой. Для этого необходимо, чтобы стекло было пластичным. Так что исследования в области технологий остекления еще не закончены.

S: В интервью журналу SALON архитектор Антонио Читтерио сказал, что, по его мнению, здания становятся более экспрессивными, а интерьер, наоборот, более спокойным. Вы тоже так считаете?

— Да, сейчас действительно идет сильное движение в сторону создания более простых интерьеров. Они комфортабельные, выглядят хорошо и сделаны с «хорошим вкусом». Однако создание таких интерьеров не кажется мне интересной задачей для архитектора.

S: В Ваших проектах мало прямых линий и часто не существует четкой границы между стеной и полом, между стеной и потолком, они переходят друг в друга. Вы стремитесь показать, что интерьер должен быть ближе к природе с ее органическими формами?

— Нет, причина совсем в другом. Массовому производству проще делать дома-блоки с прямыми стенами. Было время, когда архитектура попала под диктат массового производства, и архитектор поверил в то, что может иметь дело только с прямым углом, хотя в природе есть еще 359 других углов. Теперь мы освободились от этого диктата и не нуждаемся в стандартных планах. Архитектор может создавать более индивидуальные проекты, приспособленные под конкретные потребности человека. Каждое место застройки отличается от другого: другое качество жизни, другие условия, другие культуры. Само разнообразие жизни помогает нам бороться с такими типичными формами. Создавая непрерывную, бесшовную поверхность, как в ландшафте, мы придумываем новые способы организации пространства, новые способы восприятия ситуаций.

S: Какие чувства Вы стараетесь передать с помощью этой «текучей архитектуры»?

— Я пытаюсь передать эмоции, которые испытывает человек, оказавшийся в дикой природе, в незнакомом, неисследованном месте. Постижение природы не имеет ничего общего с линейной системой координат. Посмотрите на помещение, где мы находимся (лобби петербургского отеля «Астория». - Н.Ф.). Это очень милое место, где все построено по линейной схеме. Например, кресла стоят перпендикулярно окну. Вне зависимости от того, смотрите вы направо или налево, вы всегда оказываетесь в одной системе координат. Мне интересно создать пространство, где у вас есть выбор системы координат.

Когда вы оказываетесь в дикой природе, у вас нет определенного маршрута, и вы обнаруживаете места и вещи, которые не стремились обнаружить. Иногда вы чувствуете себя потерянным, но это лишь акцентирует внимание на том, что есть и другие пути.

Многих людей не устраивает такой подход, потому что вообще люди не любят ставить под сомнение свои представления о правильном и неправильном. Мне, напротив, больше всего нравится менять свои мнения. Это как раз та причина, по которой люди путешествуют, смотрят мир, экспериментируют. И меня очень удивляет, насколько люди привержены какому-то одном способу существования. Это надо менять, и причем менять постоянно.

S: Во время пресс-конференции Вы сказали, что Вы женщина арабского происхождения, но не женщина-архитектор и не арабский архитектор. Все-таки, как сказываются на Вашей жизни пол и происхождение?

— Не могу сказать, что я принадлежу к какой-то культурной общности. Я покинула Ирак, когда мне было 15 лет, и после этого не жила на Востоке. Не сказала бы, что мое поведение укладывается в рамки мусульманской культуры. Что касается дискриминации по половому признаку, то мне кажется, что трудностей становилось гораздо больше по мере того, как мои работы приобретали убедительность. Женщине очень тяжело стать архитектором, потому что профессия оказывает на человека сильное давление и отнимает чудовищное количество времени, которое женщине хочется потратить на семью и детей. Посмотрите на меня: я все время работаю, и у меня ни семьи, ни детей. Но у меня другая цель. Вся моя жизнь была непрестанной борьбой за то, чтобы воплотить свои идеи в бетоне. 

Интервью подготовил: Николай Федянин. SALON